В 6 лет я на веки вечные стала «старшей», со всеми вытекающими отсюда последствиями. Сидя в кабинете у психотерапевта, я долго плачу, не в силах «сформулировать запрос», а потом выдаю — мне нужно всегда всё держать под контролем, я боюсь что без меня всё развалится.
Да-да, всё что связано с гиперответственностью, опекой, перфекционизмом и прочими синдромами отличников — моя тема. Как и тотальная неуверенность в своих силах, боязнь не оправдать чьего-нибудь доверия и желание всем, ну абсолютно всем нравиться и угождать.
Та маленькая девочка не сразу привыкла к тому, что теперь «всё на ней», поначалу пыталась бороться за родительское внимание.
Требовать личного пространства, писала маме с папой записки о том, как больно отходить на второй план. «Я знаю, что я вам больше не нужна, теперь у вас есть Оля, поэтому я ухожу из дома и буду жить подальше, чтобы вам не мешать»…
Эти послания подсовывались под дверь родительской спальни, а собранный рюкзак уже ждал на пороге. Вот сейчас они прочтут, прибегут, обнимут, скажут о том, что всё это неправда, что они любят и всегда будут рядом. Но мама только ругается, называет бестолковой, вздыхает: «от тебя одни проблемы», а папа вообще хватается за ремень — «отучу, — говорит, — от этих дерзких мыслей, из дома она собралась уходить!».
Покладистый характер, желание хоть какой-то обратной связи, долгие бессонные ночи в попытках понять, как же нужно себя вести, чтобы не вызывать раздражение у самых близких.
И постоянный прессинг — ты старшая, будь ответственнее, делись, уступай, ты должна, ты обязана, не расстраивай маму.
В свои 7 я ловко укладывала сестренку спать, гуляла каждый день с ней в коляске (и при этом от меня разбежались все на свете друзья-подружки, кому охота таскаться с прицепом). Стирала пелёнки, гладила эти же пелёнки с двух сторон, осваивалась в школе. И полностью себя обслуживала (разогреть еду, выучить незамысловатые уроки, сбегать до магазина),обязанности росли, как снежный ком, времени общаться с друзьями не было, на кружки тоже.
А потом родился ещё один ребёнок.
Брата повесили на меня уже просто по инерции, я же справляюсь и «взрослая уже». 12 летняя девочка, которая знает наизусть десятки детских песенок, может развести смесь, переодеть, накормить, помнит все схемы приёма лекарств, ну и всё в таком духе.
Прихожу со школы, бегу на молочную кухню и в магазин, отпускаю маму на работу, выхожу с коляской, на прогулке, пока малыш спит — учу уроки, пора забирать сестру из сада, идем все вместе домой, переодеваемся, ужинаем, младенцу — бутылку. Потом долго играем, я убираюсь к приходу родителей, а в 8-9 вечера, когда все уже дома, наконец, могу заняться чем-то своим.
Стоп, нужно же ещё доучить эти уроки. Папа просит принести дневник. Догадайтесь, что в дневнике — конечно же, пятёрки, я же не должна никого расстраивать…
Да, я рассказываю всё это в больничном кабинете, человеку, которого совсем не знаю. Мой психотерапевт кивает, просит вспомнить самый жуткий момент из того времени. Да, безусловно, это тот жуткий случай с качелями.
Однажды, после школы, мама велела мне вынести мусор, 4-летняя сестра увязалась следом, как обычно. Нам нужно было дойти до помойки в квартале от дома, потом закупить хлеба, фруктов, молока и бегом назад. Выполнили всё по плану, но совсем ненадолго решили заглянуть на большую детскую площадку.
Стала качаться на качелях, а сестра заныла, что тоже хочет. Ну, я и придумала — она сядет на сидение, а я встану сзади неё в полный рост и буду раскатывать. «Только руки не отпускай!»,- говорила ей каждые 2 секунды, пока мы взмывали всё выше и выше.
Угадаете, что случилось дальше?
Как в замедленном кино, ребенок разжал пальцы, завалился назад, шлёпнулся на попу, а потом получил со всего размаха качелями по лицу. Качелями, которые я никак не могла остановить. Сказать, что было много крови — это ничего не сказать, она текла из носа, изо рта, я вытирала её подолом платья.
И в этот момент по-настоящему думала, что сестра погибла, но она открыла глаза и стала голосить на всю улицу, потом я тоже заревела и стала звать на помощь, но никто так не подошел. Тогда я взяла её на руки и понесла домой, продукты тоже понесла, потому что мама будет ругаться, но когда мы ввалились в квартиру, в крови, слезах и соплях, мама не просто начала ругаться, она обезумела. Отшвырнула меня, сказала, что я никчёмная, что если с сестрой что-то случится, то она меня никогда не простит и стала звонить в скорую.
Этот страх по сей день со мной, он притаился где-то между лопаток.
В тот день, сразу после того, как скорая забрала их в травмпункт, я залезла под кухонный стол, там, в темноте, я молилась о том, чтобы сестренка выжила, чтобы всё стало как раньше.
Я ощущала такую ответственность, такую вину, будто десяток огромных камней навалился прямо мне на грудь. Вернувшись из больницы, мама не позвала меня, не объяснила ничего, она вообще перестала со мной разговаривать на несколько дней. Это было наказание. Конечно, я узнала, что переломов нет, сотрясения тоже, что малышка отделалась парочкой выбитых зубов и сильным ушибом, ей пришлось наложить швы.
Но этот случай стал поистине поворотным моментом.
С тех самых пор я старалась контролировать каждый свой шаг, я старалась стать самой лучшей, чтобы не испытывать этого ужаса собственной никчёмности и несостоятельности. И ведь этот контроль с каждым годом только крепнет, только усиливается.
Знаете, есть такая поговорка: «как бы тебя не воспитывали, тебе всё равно найдется о чем поговорить со своим психотерапевтом». Мы находим способ реагировать на переживания и проблемы определенным образом, приобретаем комплексы, страхи, навязчивые мысли, картинки из детства влияют на всю нашу жизнь.
Иногда они настолько сильны, что мешают существовать в рамках своей собственной семьи, и единственным выходом является терапия. Я сделала этот шаг и, знаете, постепенно становится легче.
Понравилась статья? Поделитесь с друзьями на Facebook:
